Уже который день наш эшелон 500 «веселый», отстукивая колесами на стыках рельс, катит на запад. Он часто задерживается на остановках, пропуская или встречая другие поезда.
На календаре февраль. Бушует пурга и вьюга. Холодный пронзительный ветер прорывается сквозь двери вагона – теплушки. В нашем вагоне тридцать человек. Разместились, кто как мог: на полках или просто на полу. Отапливаем вагон коксом, который тащим из других эшелонов во время стоянки. Раскаленная докрасна буржуйка не успевает всех согревать. По очереди возле нее греемся, кипятим воду, из концентратов, полученных в счет сухого пайка, варим суп или кашу.
Каждый занимается своим делом. Один читает, другой спит, третий что-то ремонтирует из одежды. Можно услышать анекдот и раскатистый хохот, – молодость берет свое и здесь, в этом неприспособленном месте.
Возле долговязова парня собралась небольшая группа ребят, и я с ними. Долговязый наизусть шпарит целые страницы приключенческого романа. Его слушают, раскрыв рты.
«Какой молодец!» – удивляюсь я исключительной памяти парня, – «Ему бы артистом стать и людей веселить, а не на фронт ехать».
И сразу на душе становится тоскливо.
Позади Новосибирск, Омск... Вот и Курган проехали – родину моего отца. Раньше ни разу не был в этих краях, не знаю родных и близких, никогда с ними не встречался. Затерялась родня.
В Свердловске, где тоже когда-то жил отец, где прошла его боевая юность, мы остановились. Сводили в столовую, накормили горячим обедом.
Помню, возле вокзала встретился мне пожилой человек.
– Откуда, солдат? – спросил он.
– Из Сибири.
– Значит, сибиряк! – человек удивленно посмотрел на меня, покачал головой, улыбнулся, а я подумал: «Наверное, хотел увидеть сибирского медведя, а оказался обыкновенным парнем».
– На фронт! – тихо сказал себе под нос мужчина и, сгорбившись, побрел дальше.
На календаре февраль. Бушует пурга и вьюга. Холодный пронзительный ветер прорывается сквозь двери вагона – теплушки. В нашем вагоне тридцать человек. Разместились, кто как мог: на полках или просто на полу. Отапливаем вагон коксом, который тащим из других эшелонов во время стоянки. Раскаленная докрасна буржуйка не успевает всех согревать. По очереди возле нее греемся, кипятим воду, из концентратов, полученных в счет сухого пайка, варим суп или кашу.
Каждый занимается своим делом. Один читает, другой спит, третий что-то ремонтирует из одежды. Можно услышать анекдот и раскатистый хохот, – молодость берет свое и здесь, в этом неприспособленном месте.
Возле долговязова парня собралась небольшая группа ребят, и я с ними. Долговязый наизусть шпарит целые страницы приключенческого романа. Его слушают, раскрыв рты.
«Какой молодец!» – удивляюсь я исключительной памяти парня, – «Ему бы артистом стать и людей веселить, а не на фронт ехать».
И сразу на душе становится тоскливо.
Позади Новосибирск, Омск... Вот и Курган проехали – родину моего отца. Раньше ни разу не был в этих краях, не знаю родных и близких, никогда с ними не встречался. Затерялась родня.
В Свердловске, где тоже когда-то жил отец, где прошла его боевая юность, мы остановились. Сводили в столовую, накормили горячим обедом.
Помню, возле вокзала встретился мне пожилой человек.
– Откуда, солдат? – спросил он.
– Из Сибири.
– Значит, сибиряк! – человек удивленно посмотрел на меня, покачал головой, улыбнулся, а я подумал: «Наверное, хотел увидеть сибирского медведя, а оказался обыкновенным парнем».
– На фронт! – тихо сказал себе под нос мужчина и, сгорбившись, побрел дальше.